Источник: Московский Комсомолец

Росстат решил увидеть «невидимое» и оценил теневую экономику. У него получилось, что на нее в 2017 году (более поздние данные еще обсчитываются) пришлось всего 12,7% ВВП. «Всего» — потому что есть и другие оценки, не столь скромные. Что из этого следует? Как вывести экономику на свет? Какое место по распространению «тени» занимает Россия в международных сравнениях?

Вопросов много, но начну еще с одного. Сколько в России экономик? Или тот же вопрос, но в другой редакции: какая часть российской экономики рыночная, а какая живет по иным законам, среди которых экономическая конкуренция — совсем не самое главное? Это тоже в своем роде свет и тень.

Понимаю, в современных условиях, когда либерализм в России официально считается в лучшем случае пережитком прошлого (в худшем — это и вовсе нечто заведомо антироссийское, потому что враждебное), напоминать о том, что рынок — это центральная часть именно либеральной экономической модели и ядро притяжения тех самых «структурных реформ», о которых время от времени вспоминает правительство, непопулярно. Но если экономика — это уже не народное и еще не государственное хозяйство, то рынок вражеским агентом, если я ничего не пропустил, пока не признан.

Так вот, в нерыночной или, скажем не столь резко, не вполне рыночной тени в России оказываются, например, крупнейшие госкорпорации с их немалым и недремлющим внеэкономическим административным ресурсом и, как ни странно, в еще большей мере крупнейшие частные компании, «бизнес» которых — это прежде всего выполнение и обслуживание госзаказа. Одни и те же компании остаются практически несменяемыми «чемпионами» при соблюдении конкурсной процедуры. Если взглянуть на российскую экономику под таким углом, оказывается, что данные о прямом госконтроле, измеряемом только формой собственности, неполны и оставляют теневые зоны. Развернутого «светотеневого» анализа с точки зрения рыночности экономики, однако, не делает ни Росстат, ни Федеральная антимонопольная служба (ФАС).

На этом фоне оценки теневой экономики с точки зрения официальной регистрации и полноты отчетности бизнеса — это далеко не все прожекторы, которые стоит зажечь. Тем более что Росстат, заглядывая в «невидимое», преследует и собственные цели. Он показывает, например, что доля теневой экономики, во-первых, не так уж велика, а во-вторых, постоянно снижается. В 2016 году теневая экономика оценивалась Росстатом в 13,2% ВВП, в 2015 году — в те же 13,2%, но в 2014 году в тени было 13,8% ВВП. Что свидетельствует, в частности, о все большей остроте зрения самого Росстата.

Традиционная теневая экономика есть во всех странах. Никто и нигде не любит платить налоги, а уклонение от них — важнейший мотив ухода в тень. Даже в суперзаконопослушных Скандинавских странах теневая экономика жива, и за ее будущее можно быть спокойным: его обеспечит наплыв мигрантов с Юга. Если же вернуться в Россию, то достаточно честно вспомнить, приходилось ли получать «конверт» за выполненную работу, чтобы понять, насколько широк круг участников теневого оборота.

Государство улавливает и реагирует на получаемые из тени сигналы. Предложения, частично реализованные, о снижении налогообложения фонда оплаты труда (включая платежи в различные социальные фонды) как питательной среды «конвертов» — самый яркий пример. Но сказывается хватка Минфина: налицо стремление компенсировать снижение одних налогов повышением других, что автоматически сохраняет стимулы бегства в тень, хотя на роль компенсирующих выбираются те налоги, уйти от которых труднее.

Но в новейшей российской экономической истории есть весьма убедительный пример, доказывающий, что само снижение ставки налога способно обеспечить существенный рост его собираемости именно за счет выхода из тени. Речь идет о введении с 2000 года плоской шкалы подоходного налога со ставкой в 13%: в первый же год собираемость НДФЛ выросла более чем в полтора раза.

В отчете Росстата на первом месте по распространению тени — сделки с недвижимостью. По Росстату, эта сфера на 70% находится в тени. Строительство с тенью в 16% — лишь на третьем месте, несмотря на масштабное и не всегда легальное привлечение мигрантов, пропустив вперед сельское хозяйство. ЦБ, в отличие от Росстата, ставит именно строительство на первое место по распространению тени.

Насколько точны оценки Росстата? Здесь слово «оценки» следует понимать буквально: невидимая экономика, несмотря на усилия статистиков, все равно остается невидимой. Статистики сосредотачиваются на трех видах экономических операций: легальная деятельность, намеренно скрываемая от государства и от уплаты налогов (те самые «конверты»); легальное, но нигде не зарегистрированное производство домашнего хозяйства с выходом на рынок (например, продажа собственноручно выращенной сельскохозяйственной продукции); производство домашних хозяйств для собственного потребления. Никакой нелегальщины — от откровенного криминала до уже привычной своей повседневностью коррупции — в теневую экономику Росстат не включает. Сами же оценки базируются на «косвенных уликах»: объем потребления энергии, транспортные услуги, из которых вычитаются приходящиеся на официальное производство.

Именно узкий прицел Росстата объясняет отличие его оценок от других, которые имеют хождение. Если ограничиться российскими ведомствами, то каждое из них, естественно, сосредотачивается на собственной грядке. Так, уже упоминавшийся ЦБ больше всего волнуют нелегальные переводы средств за рубеж, у Финмониторинга в прицеле — нарушения на таможне, «серый» импорт. Но при этом Финмониторинг дает и общую оценку, по которой получается, что в 2017 году на теневую экономику приходилось 20,5% ВВП. Разница с данными Росстата — это прежде всего добавка к ним специфической росфинмониторинговой тени. Тренд тот же, что и у Росстата: теневая экономика медленно, но сворачивается, в 2018 году (Росфинмониторинг обгоняет Росстат) на нее, как считают те, кто именует себя финансовыми разведчиками, приходится 20% ВВП.

Совсем другая картина возникает, если обратиться к международным оценкам. МВФ, например, в начале 2018 года оценил долю теневой экономики в России в 33%. Это качественный отрыв от США и стран Западной Европы, где этот уровень не поднимается выше 15%. Из европейских стран Россия — в схожей весовой категории по распространению тени с Болгарией и Румынией. Есть и совсем нелестные для России оценки и сравнения. Международная ассоциация дипломированных сертифицированных бухгалтеров (ACCA) в 2017 году по уровню распространения теневой экономики поставила Россию на четвертое место в рейтинге из 28 стран. Объем российской теневой экономики был оценен в 39% ВВП. На первом месте Азербайджан с 67% теневой экономики, за ним — Нигерия (48%) и Украина (46%). В эти оценки, как и следует по международным стандартам системы национальных счетов, включена деятельность, не разрешенная законом.

Суть не в том, что в России тень существенно шире зонтика Росстата. Гораздо интереснее другой вопрос: заинтересовано ли государство в повсеместном выходе из тени? Ответ не столь однозначен, как может показаться. С одной стороны, конечно, государство против тени — прежде всего из-за налогов. Но есть еще несколько сторон.

Государство уже более пяти лет не может развернуть тренд постоянно снижающихся реальных доходов населения. Это целый комплекс обостряющихся социальных проблем, и хотя бы частичное решение — теневые доходы.

Еще одна важная сторона — это масштаб влияния государства на экономику. Несмотря на все официальные заявления, госвлияние постоянно растет, а его неотъемлемая часть — теневые доходы, которые получают чиновники и на которые Росстат закрывает глаза, хотя регулярные отчеты Генпрокуратуры о преступлениях «с коррупционной составляющей» следует рассматривать в контексте развития именно теневой экономики. Здесь положение двоякое: коррупция деформирует выполнение принимаемых решений, а значит, снижает эффективность проводимой политики, но при этом коррупция неизбежно сопровождает избыточность госвмешательства в экономику, постоянно оставляя очень многих чиновников на крючке правоохранительных органов и политиков.